Прости меня, мать


«Мамочка, дорогая моя, возлюбленная, прости меня». Вот уже семь лет я сижу на полу у ее ног, целую хрупкую руку с выпуклыми голубыми жилками и реву. А она, малая, изглоданная смертельной заболеванием, гладит меня 2-ой рукою по голове… и молчит. На этом свете она мне уже ничего не произнесет…

Она всегда была, есть и будет основным человеком в моей жизни. Может, вот поэтому у нас с ней всегда бурлили какие-то шекспировские страсти.

Нет, в детстве-то все было ясно: папа все может, мать самая прекрасная, они всевластные и всезнающие. И самое главное — чтоб они на тебя не сердились. Хоть какой ценой. «Ма-аам, ну прости, пожалуйста, я больше не буду!» — «Чего ты не будешь?» — «Ничего не буду!» Здесь Луну с неба пообещаешь, только бы не нарушилась связь со своим божеством, источником света, тепла и всех мыслимых и невообразимых благ.

Смотрите также:  Маменькин сынок

Но как рано дает о для себя знать Адамов грех! Когда твой семилетний старший брат кидается на звук открываемой двери в коридор и торопливо заглушает твое детское верещание из комнаты криком: «Мам, не слушай ее, она все лжет!», он ведь еще не знает, что когда-то в Эдеме вот так же прозвучало: «Жена, которую Ты мне отдал, она отдала мне от дерева, и я ел»… И это была трагедия. А всего-то и необходимо было сказать: «Прости!» Но когда тебя застукают с поличным над осколками возлюбленной маминой вазы, ты, невзирая на явное, будешь, как партизан на допросе говорить: «Это не я». Почему так мучительно нереально выжать из себя: «Прости»? Почему так не верится, что простят?

Смотрите также:  Развод

А позже начался подростковый ад. Ниспровержение кумиров. Борьба за независимость. Свобода на баррикадах. Да разве только у меня? Вот читаю френдленту на «Фейсбуке»:

«Мне было 16 лет. Предки не пустили меня в компанию отмечать Новый год. Это был 1-ый Новый год после погибели бабушки и отъезда моей сестры в другой город. Папа пришел домой с тортиком и шампанским. Он был очень радостный. Но мы с матерью бранились весь вечер до его прихода. Я заявила, что мне плевать на праздничек, и отправилась спать. Мать с отцом поссорились… Часов в 10 вечера ко мне пришла моя соседка-подруга и позвала к для себя… Я оделась-накрасилась и ушла. Это был таковой радостный НГ! А когда я пришла домой днем, то увидела на столе непочатую бутылку шампанского и нетронутый тортик…»

Смотрите также:  Неприятели в доме

У кого из нас не было таких историй? Кто не давал для себя ужасных клятв, что никогда не будет «таким, как они»? Но как от этого было худо и сиротливо! И сколько необходимо было набить для себя шишек и хлебнуть горя, чтоб в конце концов осознать, что, узнавая внутри себя папу либо маму, не надо выжигать это каленым железом — ни к чему отличному не приведет.

И кто в этом раже самоутверждения не кидал ужасное: «А я вас просила меня рождать?!» — в лицо… родителям? Либо Тому, по Чьей воле я, вот такая, как есть, единственная и неподражаемая, родилась конкретно у этих моих родителей и не могла показаться на свет по другому? Можно сколько угодно спорить, совершаются ли браки на небесах, но то, что в животике и погибели только Бог властен, это у нас даже безбожники знают.

Смотрите также:  Любовь из свободы

Ох, прав, прав был Федор Михайлович: «И ведь знает человек, что никто не оскорбил его, а что он сам для себя обиду навыдумал и наврал для красоты, сам преувеличил, чтоб картину сделать, к слову привязался и из горошинки сделал гору, — знает сам это, а все-же самый 1-ый дуется, дуется до приятности, до чувства большего наслаждения, а тем доходит и до вражды настоящей…»

А ведь разобраться, из-за чего неистовствовали такие страсти? Ну не хочешь ты «жить, как они», не в удовлетворенность для тебя синица в руках — так выпусти ее и отчаливай находить собственного журавля. Но ты, зажав фигу в кармашке, ноешь, злишься и, чувствуя себя глубоко злосчастной, обвиняешь во всем тех, кто, оберегая от болезненных столкновений с грозной реальностью, спеленал тебя собственной любовью, как смирительной рубахой. И кажется, нереально высвободиться из этих оков. Ну, правда, как освободиться от тех, кто тебя любит?.. Но разве лучше принять их любовь как ярмо, изнемогая под ним и ненавидя тех, кто его для тебя навязал?

Смотрите также:  Как нельзя разговаривать с супругом

Только вот незадача: если свобода — это возможность идти, куда ты хочешь, для начала хорошо бы осознать, а куда, фактически, ты хочешь? Но человек соткан из противоречий, в нем каким-то таинственным образом уживается желание жить расслабленно — пусть даже в кутузке, и рвение рвануть через все преграды «в даль светлую».

Вот на что ушла молодость… И неясно, чем бы все это кончилось, если б не Встреча. Та, о которой писал митрополит Сурожский Антоний.
Как просто было покаяться Ему, но как тяжело давалась такая обычная наука — просить прощения у самых возлюбленных, самых родных.

Смотрите также:  Как отдохнуть вдвоем и не поссориться

Нет, правда. Вот канун первого в моей жизни Величавого поста. Прощеное воскресенье. Я, естественно, читала, что когда-то монахи, уходя на время поста в пустыню, просили друг у друга прощения, как перед гибелью. Но мы-то в пустыню не уходим и помирать вроде не собираемся, но почему-либо заученно повторяем: «Прости меня, Христа ради». — «Бог простит. Ты меня прости». Пароль — отзыв, Юстас — Алексу… Для чего? Какой в этом смысл? Ведь я с этими людьми чуть знакома, я совсем не чувствую себя перед ними виновной — я просто еще не успела ничем их оскорбить. А те, кого успела… Как к ним с этим придти? Они же о моей церковной жизни слышать расслабленно не могут, снова ведь поругаемся…

Смотрите также:  Как научиться уважать мужчину

И так из года в год. Когда ничего нереально разъяснить. Когда родные — не близкие. Когда «прости» застревает в горле, и можно только уткнуться в теплое мамино плечо — «Мамочка, я просто так посижу, хорошо?» Кто бы мне тогда произнес, что в шестьдесят лет моя мать покрестится и еще практически два 10-ка лет будет молиться за свою непутную дочь — не поверила бы. Как не поверила, когда решила пожить послушницей в монастыре, маминому «не твое это». А оказалось и правда — не мое.

Смотрите также:  Безвыходный мужик

Когда-то меня возмущало: почему это я всегда должна просить прощения? Почему она никогда не ощущает себя неправой? Где справедливость? Для чего мы вообщем даны друг дружке, если так друг дружку мучаем?

Наверняка, я когда-нибудь это усвою — там, на той невидимой мне пока лестнице, по которой она так просила меня посодействовать ей подняться, сжимая мою руку в последнюю свою здешнюю ночь. «Пойдем же… пойдем…» — шелестели ее пересохшие губки, и практически бестелесное уже тело все тянулось оторваться от подушки — прямо за устремленным куда-то вне границ стенок и потолка осмысленным напряженным взором. И этот урок погибели был последним даром ее материнской любви. Она подвела меня к самой последней черте… и ушла за нее. А я осталась, чтоб никогда уже не смочь жить так, как жила ранее. И это — плата за ученичество. Ведь нереально как и раньше наобум растрачивать время и силы на всю ту мишуру, которая еще вчера заполняла твое существование, когда так явственно видишь впереди погибель, с которой должно столкнуться твое «я», пусть даже ты и понимаешь, что там — жизнь, большая, чем твоя собственная, но чтоб прорваться к ней, необходимо поначалу умереть, и ты сейчас точно знаешь, как это жутко и тяжело.
Вобщем, об этом еще лучше меня уже произнес митрополит Антоний:
«Мы оставлены, чтоб все, что мы лицезрели, что слышали, что пережили, могло умножиться и распространиться и стать новым источником света на земле. Но если мы можем со всей правдой, от всей души сказать, что усопший был для нас сокровищем, — тогда наше сердечко должно быть там, где наше сокровище, и мы должны совместно с этим человеком, который вошел в вечность, жить может быть полнее, может быть поглубже в вечности. Только там мы можем быть неразлучны. Это значит, что по мере того, как все большее число возлюбленных нами людей покидает это земное поприще и заходит в неколебимый покой нескончаемой жизни, мы должны больше ощущать, что принадлежим тому миру все полнее, все совершеннее, что его ценности больше становятся нашими ценностями. И если один из возлюбленных носит имя Господа Иисуса Христа, если Он — одно из наибольших наших сокровищ, тогда, подобно апостолу Павлу, мы воистину можем, еще будучи на земле, устремляться всецело, всем сердечком, и разумом, и плотью, к тому деньку, когда соединимся с Ним уже неразлучно».

Смотрите также:  6 фраз, которые уверят мужчину жениться

Создатель: БОРИСОВА Марина

Добавить комментарий

Top.Mail.Ru