Её называли ленинградской Мадонной, музой блокадного городка. Ольга Берггольц стала одним из знаков осаждённого Ленинграда.
Стихами Ольги Берггольц, подчёркивающими неумолимую стойкость обитателей блокадного Ленинграда, зачитывались миллионы. Она была «голосом города» практически все девятьсот блокадных дней. Но не достаточно кто знает, что до войны Берггольц была фактически неведомой поэтессой, а её жизнь растоптала ужасная кутузка, в какой она растеряла 2-ух малышей.
В русское время не принято было говорить о тюремных заключениях Берггольц. Большая часть людей о их и не знали. Но во времена гласности, в 1989 году, в прессу в первый раз проникли небогатые сведения о том, что ленинградская Мадонна или когда-то отбывала наказание, или была следственно-арестованной в именитых «Крестах». Позже эта информация как-то забылась. И только в 2009 году Управление ФСБ по Санкт-Петербургу решило рассекретить личное дело Ольги Берггольц. Оно вызвало шок у миллионов людей.
«Вынули душу»
Коренная петербурженка Ольга Берггольц уже в 18 лет выскочила замуж за сотруднику по ремеслу Бориса Корнилова. В 1928 году у их рождается дочь, но всего через два года Корнилов и Берггольц, жутко ревновавшая уже состоявшегося мужа-поэта к поклонницам, развелись. Ольга оставляет ребёнка на попечение бабушки, а сама отчаливает в Казахстан, где становится проф журналистом. Позже об этом путешествии она напишет книжку «Дневные звёзды».
Спустя год Ольга возвратилась в родной город, где скоро вышла замуж за собственного бывшего однокурсника по филологическому факультету Ленинградского института Николая Молчанова. Жизнь казалась прелестной, Ольга с упоением писала детские книги и стремительно родила ещё одну дочь.
Неудача, обыкновенно, пришла в один момент. И не одна. В 1934-м году погибла годовалая Майя. А ещё спустя два года – старшая дочь Ирочка.
Наталья Прозорова, кандидат филологических наук, сотрудник Института российской литературы РАН, ведает:
— Ольга так переживала утрату малышей, что практически находилась на грани жизни и погибели. Ужасная депрессия. А здесь ещё грянул 1937 год… Репрессии задели бывшего супруга — Николая Корнилова арестовывают по подозрению в участии в антисоветской организации. Скоро пришли и за Берггольц…
В июле 1937 г. она проходила очевидцем по делу Корнилова. Показания из неё выбивали. В буквальном смысле слова. Все пытки и беспощадные избиения зафиксированы документами. В июле 1937-го во время допроса у дамы начались досрочные роды – оказалось, Ольга была беременна. 3-я дочь родилась мертворожденной.
2-ух малышей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь загубила
До рожденья — кутузка…
Скоро Берггольц уволили с работы и исключили из партии. А её первого супруга Бориса Корнилова расстреляли в феврале 1938 года.
В ночь с 13 на 14 декабря 1938 года Ольгу Берггольц саму арестовали по обвинению в «связи с неприятелями народа и участии в контрреволюционном заговоре». Как выяснилось позднее, под пытками её оклеветал неплохой друг, поэт Леонид Дьяконов.
К тому времени Ольга опять была беременна, но в апреле 1939 года после побоев в тюремной поликлинике она растеряла и последнего ребёнка… Приговор докторов был очень жесток – стать мамой Ольге больше не судьба. А она так желала о детях…
Меж тем, следствие разобралось, что Берггольц ни в чём не повинна. В июле 1939 года её дело прекращено за отсутствием состава злодеяния. Ольга была стопроцентно реабилитирована. Интересно, что после таких испытаний поэтесса не испытывала ненависти к Сталину, считая, что во всём повинны только чекисты. В декабре 1939 года в своём кропотливо скрываемом «Запретном дневнике» Ольга Берггольц напишет про их: «Вынули душу, копались в ней зловонными пальцами, плевали в неё, гадили, позже засунули её назад и молвят: «живи».
Воскрешение
Вправду, как было жить после всего перенесённого? Тем паче, что и на свободе радости было малость — супруг Николай к тому времени тяжело болел, а сама Ольга Фёдоровна всё почаще находила утешения… в бутылке. Пила много. Появились и случайные связи, супруг отлично знал об изменах. По большенному счёту, жизнь Берггольц клонилась к закату, причём не к самой наилучшей её развязке…
Но здесь пришла война, а с ней – блокада, а с ней и… спасение! Вышло необычное перевоплощение. Из злосчастной сломленной дамы, малоизвестной невезучей поэтессы практически «вылупилась» она — ленинградская Мадонна, муза блокадного городка! Наталья Прозорова гласит:
— Берггольц должны были эвакуировать совместно с супругом, но в январе 1942 года Николай Молчанов погибает от истощения. Ольга воспринимает решение остаться.
Идеологическая коммунистка, Берггольц не могла посиживать, складя руки. Практически в 1-ые деньки блокады она пришла к Вере Кетлинской, управляющей Ленинградским отделением Союза писателей, спросила: где и чем она может быть полезна. Та направила Ольгу в распоряжение литературно-драматической редакции ленинградского радио. Конкретно на радио Берггольц и прогремела.
Её живого голоса ожидали измученные, истерзанные, голодные, но не теряющие надежды ленинградцы. Её глас стал голосом Ленинграда — слабенького, но не сдающегося.
Таковой несгибаемой Ольгу, по всей видимости, сделала конкретно кутузка. В своём дневнике она оставит любознательные строчки: «Тюрьма — исток победы над фашизмом. Так как мы знали: кутузка — это фашизм, и мы боремся с ним, и знали, что завтра — война, и были готовы к ней». Кстати, конкретно Берггольц принадлежит известное изречение: «Никто не забыт, и ничто не забыто».
Мама всех малышей
В годы войны у известной уже Берггольц не было ни особенных приемуществ, ни дополнительных пайков. Неслучайно, когда блокада была прорвана и Ольгу Фёдоровну выслали в Москву, докторы диагностировали у неё дистрофию. Зато позже, по словам самой же писательницы, для неё началась «сытая» жизнь. Берггольц одарили Сталинской премией, по двум её книжкам были сняты киноленты. Ещё в войну Ольга Фёдоровна успешно вышла в 3-ий раз замуж за доктора ЛГУ, исследователя российской литературы Жору Макогоненко, роман с которым начался ещё до погибели второго супруга. Единственное, что по-настоящему продолжало отравлять ей жизнь – отсутствие детей. К огорчению, эта величавая дама так и не была никогда по-настоящему счастлива. Может быть, только… в блокаду, когда она ощущала себя мамой и защитницей всех ленинградских малышей.
Слёзы наворачиваются, когда читаешь эти с юношества знакомые каждому ленинградцу бергггольцевские строчки:
Был денек как денек.
Ко мне пришла подруга,
не плача, поведала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла отыскать слова,
я тоже — ленинградская вдова.
Мы съели хлеб, что был отложен на денек,
в один платок кутались вдвоём,
и тихо-тихо стало в Ленинграде.
Один, стуча, трудился метроном…
Евгений Колесников
